Сокровищница Золотого Тельца

Smierc Polarstern

Принципиально ошибочно представление о церкви, равно как и о любом другом духовном институте, как об источнике неиссякаемого и безвозмездного блага. Всякая реальность устроена как синтез противоречий, следовательно, ее сущность — некая гармония, понимаемая как динамическая стабильность, зыбкое балансирование между космообразующими силами Света и противостоящей им хаотической инертностью Тьмы. Этот танец Света посреди Бездны, по сути, и конституирует время и пространство, превращая их в некое проявление порядка, в меру красоты. В подобном понимании Свет как благо — не избыточен и не представляет из себя дара, но всего лишь некую ткань, метафизическую «валюту» космического бытия, расход которой — конечен и влечет за собой расплату. «Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радости во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих; только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд».

Итак, духовное благо, духовный свет — это капитал. Иными словами, некий духовный ресурс (сила), и одновременно его суррогат, разменная монета подлинных экзистенциальных отношений внутри реальности. В подобном устройстве вещей церковь занимает ведущую роль посредника и распорядителя, исполняя функции банка Света — следовательно, банка Бытия, которое есть не что иное, как пульсирующее золотое сияние первозданного Логоса, его речь. Изготовление монет из сгущенного и отраженного света — золота, меди и серебра — с древнейших времен символизирует принципиальное соотношение между измерениями духовного и материального блага, ибо в некотором смысле последнее, как материализованная возможность, есть проекция первого — как чистой актуальности, не знающей различия между возможным и действительным. Благо есть сила, могущество, способность к охвату и реализации все большей полноты возможностей, и таким образом благо есть и сам принцип полноты, и одновременно — признак позитивной свободы, свободы-быть.

Космос как упорядоченное (и упорядочивающее) благо — есть перманентная стабилизация стоимости бытия, выстраивание иерархий ценностей-форм, в согласии с которыми происходит оценивание и уценивание жизни, ее циклически повторяющиеся расцветы и кризисы. Функция духовного института в этом смысле состоит в сохранении линии преемственности (Традиции), которая является каналом Логоса-Света и одновременно его «языком», настроенностью-к-пониманию, способностью к корректному восприятию и ретрансляции духовного Слова. Которое, в свою очередь, есть тот инструмент и «форма», позволяющая Свету проникать в субстанцию Тьмы и созидать в ней относительно стабильные, упорядоченные структуры, коим отводится условное пространство — и условленное время к существованию. Эйдосы реальности, следовательно, есть следы и тени первичного Света, через которые он проявляется, вы-свечивается, и одновременно иссякает, на периферии погружаясь в топи призрачного Хаоса.

Поскольку в материальном мире существа погружены во время, а иными словами — сами осуществляют время как брешь, в которую и через которую истекает Свет, то время, временность, вечность становятся главными формами организации действительности, сеткой координат ее проявлений, а посему и первичными — мерами-ценностями — всякого бытия. Эталоном, к которому приравниваются и согласно которому измеряется полнота реальности, ее метафизическое качество, становится способность удерживать Свет: чем ближе существо к первичному лучу, чем лучше оно владеет языком Логоса — тем к большему благу оно приобщено, тем выше его положение в космической иерархии. В экзистенциальном плане это означает определенную долго-вечность, способность охватывать большие циклы, из которых состоит время — иначе говоря: проживать время большими «порциями», сохраняя длительный резонанс («длинные волны»). Если мотылек живет считанные земные дни, человек — ряд солнечных циклов, боги — несколько эр либо эонов, то лишь Бог сущий обретает вечность вне кругов каких-либо перерождений.

Подобное положение обуславливает фундаментальное метафизическое неравенство существ, несправедливость как неизбежность и космическую необходимость выстраивания световой цепи преемственности от сияющих вершин Сиона до темных глубин Бездны, из которой, как из potestas, изначальной пустоты Небытия, Логос диалектически черпает саму возможность-быть. Бытие предполагает смерть, и таким образом быть значит: умирать, пожирая свой собственный хвост. Лестница Иакова, башня Вавилонская, гора Чистилища и всякие иные священные вершины символизируют Бытие как перманентное убийство, жертвоприношение, происходящее как расплата за право существовать. Место «козла отпущения» в этой сети отведена простому человеку и существам дольних миров, которые, являясь опосредованиями Мирового Разума, исполняют роли невольников, чьими руками возводится и заново разрушается великая пирамида Бытия — вершина которой никогда принципиально не затрагивается ветрами времени, оставаясь цельной и незыблемой глыбой на гребне волн бездонного — и, в некотором смысле, несуществующего Хаоса. Чей рок — быть созидаемым, упорядочиваемым, высвеченным к существованию как пустота, в которой отражается и рассеивается духовный Свет.

Восстановлению солнечного порядка предшествуют времена упадка, соотносимые с основанием онтологической пирамиды — периферия круга и его центр соотносятся не только пространственно, но и временно, отражая определенные состояния Бытия. Следовательно, Золотой и Железный века сосуществуют единовременно так же, как сосуществуют высшие и низшие существа, благие и страждущие. Однако единовременность, ощущение вечности дано лишь избранным, находящимся вне игры и в то же время извлекающим из нее наибольшую выгоду, тогда как угнетенные души проживают время циклически, становясь единственными жертвами его жерновов. Как прихожане единой вселенской церкви, служители любого религизного культа, в конечном счете возводимого к лику Бога-Космократора, люди являются вкладчиками — и одновременно заемщиками благодати, расплачиваясь собственной головой всякий раз, когда сводятся счеты — ибо «человек всегда убыток терпит».

Любой порядок в установленное время рушится, ценности обесцениваются и вкладчики Бытия становятся банкротами, получая взамен некие обещания, «ценные бумаги» (Писания), пророчества о лучшей жизни. Однако же реальные ценности — в первую очередь: время, оставленное под залог — остаются в руках царствующего Банкира, что позволяет ему, подобно Непобедимому Солнцу, его олицетворяющему, снова и снова восходить после каждого видимого крушения эона. Всякий раз излучая свет, изымаемый из недр Хаоса, и даваемый обратно — взаймы, каждый раз углубляя неравенство и удлиняя цепь возвращения, делая его воистину: вечным. Заведомо построенная на неправильном счете, сама Вселенная обретается как ложь, и царствующий над миром есть не только владыка иллюзии, но и первейший из лжецов — «отец лжи», именуемый Дьяволом.

 

* * *

 

Подобный ход вещей возможен в мире, в котором человек, наделенный внутренним светом, оказывается неспособным его капитализировать в соответствии с личной волей (θελημα), в виду чего он вкладывает свой свет в некое «общее дело» (res publica), и в социальной, и в духовной среде маскирующее эксплуатацию и узаконенный грабеж. Поднося свой свет, свои жертвы и свою душу к алтарям богов, смертный тем же делегирует и свою волю и свободу, собственное назначение властелинам небес, отождествляя смысл личного существования с выполнением некоего высшего предначертания, исторической миссии, кастового обычая и социального закона. Осознавая постоянную нехватку блага-капитала, богатства, счастья и полноты, бедняк приходит в церковь и жертвует то малое, что имеет (время, веру и свободу), взамен получая благо-дать, временное просветление через приобщение к проблеску всеобщего Света — и данный свыше смысл жизни. Церковь, жречество здесь играет роль посредника между великим Банкиром и мириадами низших существ, выступая гарантом некоей духовной казны, состоящей, однако же, из множества приношений обез-доленных — по незнанию отдающих свою долю света, свой удел — в руки тайных игроков.

Жертвы принимаются в двояком виде, однако оба сущностно воспроизводят принцип воз-можности, могущества, изобилия: золото как материализованное благо, сгущенный солнечный свет — и молитвы, приношения духовные, сопрягаемые непосредственно со струнами души, ее внутренним светом. Эти материальные и спиритуальные дары увеличивают могущество церкви-храма как в физической, так и в тонкой сфере, превращая ее в главного посредника и распорядителя имуществом всех живых существ, гарантом их благосостояния, которое, однако же, во всякий Темный век приносится в жертву кредитору в качестве последнего залога. Таким образом церковь, понимаемая универсально и внеконфессионально — есть совокупность благодати, отражающая призма божественных энергий в руках Демиурга, который обращает необозримую Тьму во всякий зримый Свет.

Бог есть свет проистекающий, река света — жречество и наместники Божии, ее источники — человеческие сердца, бьющие ключом и наполнящие сосуд Бытия собственной кровью. Прихожане, входящие в церковь в поиске источника силы и блага — в некотором роде, продают душу Дьяволу в обмен на благодать, где душа — это индивидуальное жизненное время, воля, свобода и любовь — следовательно, индивидуальность как таковая, сопряженная с бытием, неповторимость живого существа, обращенного в один из конечного (sic) множества камней в основании великой пирамиды. Церковь стрижет своих овец, превращая остриженное в товар (избыток), и капитализирует лучи внутреннего света, исполняя функции банка и мытаря, суда и обвинителя одновременно. Таким образом благодать есть не что иное, как процент и обогащенное личное время, осененное коллективным блеском тысяч обездоленных сердец — в виду чего ошибочно воспринимается как дар или чистое благо, однако в действительности являясь не даром, но экзистенциальным заемом.

Как банк, церковь является alter ego, изнанкой государства, их объединяет функциональное тождество, которое проявляется в двух аспектах: церковь по преимуществу оперирует субстанциональным благом, тонким светом, тогда как государственная машина — трудом, товарами и деньгами, благом отчужденным и материализованным. Верующие вкладывают в храм свое время и духовные энергии (волю и веру: волю как веру) и получают со своего метафизического депозита некий процент-отдачу — тогда как в сумме основной профит уходит ввысь и возвращается оттуда «обогащенным», как благо-упокоение-благодать, неравномерно распределяясь от вершины до основания: чистейшее злато остается наверху, а его блеклые суррогаты частино оседают в дольних мирах.

И хотя максимум света всегда и неизменно на вершине пирамиды, почему мирянин ощущает себя не в убытке, но в прибыли? Отдавая одну серебряную монету, он получает взамен груду блестящих медяков и воспринимает это как лучшее воздаяние (обогащение) — но в действительности из разницы жречество извлекает чистое золото, воскуряя его Богу: верх получает подлинную прибыль, а низы всегда остаются обделенными. Благостное сияние, излучаемое церковью, состоит из мириад лучей каждого отдельного прихожанина, о чем последний всегда забывает, воспринимая извечное собственное как обретенное или подаренное Богом — и потому никогда не ставит под сомнение ни навязанное ему смыслополагание, ни расход всеобщего, собранного церковными мытарями, духовного блага. Тем не менее в виду противопоставленности солярного и хтонического начал, отдача света наверх не может длиться вечно, потому как полярно не только метафизическое пространство, но и метафизическое время. Следовательно, неравномерное распределение блага ведет к обветшанию и разрушению космообразующих сводов, что в конечном счете результирует метафизическим «банкротством» и списанием банковских обязательств (конец века как конец света) — за коими следует новый цикл (Золотой век), в котором банк выдает новые духовные кредиты под гарантии им же изъятого на предыдущем витке субстанциального блага. Иными словами: под гарантии времени, которое небеса выдают существам как некий бытийный аванс, с лихвой возвращаемый в судный час.

Церковь, как собирательный образ сакрального, есть отражение космического Света, принципа проявленности, приведенности-к-бытию, освященности-как-освещенности. В подобном контексте стихийные силы Тьмы не представляют из себя какое-то определенное моральное зло per se, но всего лишь обозначают безличностный принцип смешения и дезинтеграции — в т.ч. поставленный на службу Порядку как слепое разрушение, направляемое оком Разума в своих целях (жизнь, творчество — как вечное созидание из ничтожения). Подобную постановку вопроса не следует путать с понятиями этики, но должно воспринимать в сугубо метафизических категориях. Ибо не всякий свет и порядок суть моральное «добро», так как порядок всегда есть эксплуатация и притеснение низов в жестких рамках сводчатой системы, выстроенной вдоль вертикали насилия. Также и не всякая тьма и хаос — «зло», так как разрыв оков есть освобождение, убитые тираны суть свидетельства правды, а низринутые кумиры символизируют отречение от света ложных богов.

В этом смысле церковь не является собирательным местом некоего морального «добра», но, скорее, собирательным некоего метафизического «блага», олицетворяя принципы стабильности, порядка, кафоличности — следовательно, выступая оплотом не только духовной, но и социальной тирании и консервации. Функция каждого царства — поддержка безостановочности и беспрекословности эксплуатации, и в этом задачи церкви и помазанника совпадают, в виду чего всякое жречество всегда оказывается на стороне господ либо в тайном сговоре с мирской властью — как принципом универсального Ordo, вселенского Порядка, установленного свыше. В иных же случаях церковь не только солидаризируется с репрессивным аппаратом, но и сама его возглавляет в качестве главного обвинителя (Inquisitio Sanctum). Ибо всякий порядок в своей сущности одинаков и преследует единственную цель: утверждение и расширение власти Света — вне зависимости от ее имен, знамен и формальных императивов.

Посему приписываемое церкви лицемерие не имеет ничего общего с простым обманом или отказом от какой-то высокой моральной цели — напротив, церковь по своей сути всегда была и будет следовать своей единственной естественной задаче: освящать баланс и гармонию мироздания «по ту сторону» обыденного понимания «добра и зла», а также охранять цепи передачи знания и посвящения, получаемого свыше в особых условиях перехода от эона к эону. Функция жреца-священника — не быть «праведным» в узкоморальном смысле этого слова, но правильно исполнять ритуал и должным образом транслировать накапливаемые энергии вверх и вниз, обеспечивая безотказную работу всех звеньев системы, что в ином виде символизируется двумя обращенными друг против друга треугольниками как знаком всеобщего тождества: «Quod est inferius est sicut id quod est superius. Et quod est superius est sicut id quod est inferius, ad perpetranda miracula rei unius». Что означает: райские обители освещаются адским огнем.

 

Ноябрь 2014

* Ранее не публиковалось

 

 

 

 

 

G+